Непоседливая и отчаянная Ирочка быстро сделалась атаманшей и некоронованной королевой самых необычных мальчишечьих турниров. К ее ногам незримо складывались лавры труднейших побед. Счет им в первый же день открыли Серега Шилкин и Васятка Зыков, шумливые и шустрые сорвиголовы, оба курносые, нестриженые и будто косой срезанные по росту.
Только эти двое из всех собравшихся на первый «турнир» сумели перебраться по самым верхушкам с одной из стоявших рядом лип на вторую. Спустились они вниз по-беличьи виртуозно, ловко перекидываясь с ветки па ветку. Спрыгнув на землю, каждый торжествующе глянул на Ирочку.
И она вдруг поняла, что это было сделано для нее. Широко раскрытые светлые глазенки ее на мгновение радостно вспыхнули, но тут же холодно сузились, ощетинясь горделивым прищуром. Неподдельный восторг, с которым она только что следила за смельчаками, спрятался под деланной невозмутимостью и равнодушием.
Но это не спасло от посрамления тех, кто спасовал. Для «публики» победители оставались победителями, хотя королева и пыталась казаться невозмутимой.
И может быть, поэтому сейчас все смотрели на нее. Смотрели девочки. Не пряча досады, смотрели побежденные. Смотрели заметно обескураженные победители. И, стоя немного поодаль, в стороне от всех, с откровенной грустью смотрел на Ирочку Колюха. В негустых подпаленных ресницах его лучились карие глаза. Он был в трусах и светлой клетчатой тенниске. Правый рукав ее пусто свисал с худенького плеча. Левую руку он держал у рта и, не отводя взгляда от Иры, грыз ноготь.
Лицо Колюхи выражало грусть и беспомощность. Я узнал позднее, что до прошлогодней беды он был в Заречье озорным заводилой и смельчаком. Он предводительствовал в огородных и садовых набегах, знал рачьи схоронки во всех речных заводях, был «свой» в лесу и на колхозной пасеке, куда ходил не столько за медом, сколько из-за медогонки, которую тяжело, но интересно раскручивать до появления в ней мягкого шепелявого свиста.
А теперь Колюха стоял сиротски притихший, худощавый, не совсем еще выздоровевший. Но в нем все протестовало, не хотело смириться с бездеятельностью. Глядя на играющих ребят, он в нетерпении переходил с места на место, тоненько вскрикивал, поводил плечами.
Закинув голову, Колюха вместе со всеми следил за Васяткой и Серегой, но в глазах его, как мне показалось, была не зависть, не смущение, а смертная тоска по привычному делу. Он ведь первым, еще в позапрошлом году, проложил эту «воздушную трассу».
Королева не выдержала взгляда всей толпы и растерянно заморгала. А в следующую минуту глаза ее встретились с Колюхиными. И ей захотелось немедля, сейчас же восстановить справедливость, дать почувствовать Колюхе и всем остальным, что он не слабее и не хуже других.
— Ребята, айда на речку! — крикнула Ирочка. И побежала первая. Вся ватага кинулась за ней. Только Колюха не побежал. Сначала он сделал несколько шагов вслед за всеми, но потом, точно вспомнив о чем-то, остановился.
Ира, бежавшая впереди, оглянулась и тут же прыгнула в сторону, пропуская всех мимо себя.
— Бегите, я сейчас.
Она вернулась, подбежала к Колюхе:
— Ты что же, не хочешь вместе со всеми?
Колюха слабо улыбнулся, и глаза его еще больше погрустнели. Он с неосмысленным удивлением смотрел на Ирочку, на ее цветастый сарафанчик, на торчавшие из-за ушей бантики. Она была совсем другая, не такая, как сельские девочки. И это, казалось, заворожило его. Он молчал.
Ира протянула ему руку:
— Побежали.
Колюха отрицательно качнул головой, но руку взял. Он словно хотел удержать Ирочку от ее затеи, грозившей ему новым испытанием. Она же подумала, что он просто стесняется, и настаивала:
— Ну, Колюха…
Что оставалось делать Колюхе? Не признаваться же этой красивой городской девочке, что ему не хочется еще раз оказаться в ее глазах слабее и беспомощнее всех. Тем более что она вот уже тянет его за руку, и глаза ее приветливы и теплы.
— Ну, побежали же! — настаивала Ира. И он покорился.
Лишь на берегу, когда Васятка и Серега, оттолкнувшись от ольховых пней, прыгнули в воду и начали соревноваться в плавании, Ирочка поняла свою ошибку. Уже все мальчишки были в воде и плыли к противоположному берегу, а она, растерянная и смущенная, все держала руку Колюхи в своей. Он был один среди девочек, которые возбужденно кричали, подбадривая вырвавшихся вперед пловцов и совсем не замечали Колюхи, его грустного взгляда, пустого коротенького рукава тенниски, бледности лица.
Ирочка рассердилась. И еще ей было стыдно перед Колюхой за свою опрометчивость, за то, что второй раз — и теперь к тому же из-за нее — он оказывается в таком трудном положении.
А пловцы, достигнув противоположного берега, уже плыли назад. Васятка первым ухватился за розоватую ивовую стеблину, нависавшую над водой, и легко выпрыгнул на берег. Он тяжело дышал, но был ликующе рад и снова с гордостью посмотрел па Ирочку.
Не желавший сдаваться Серега кричал:
— Давай, Васятка, еще. Мне коряга помешала. Васятка усмехнулся:
— Куда тебе со мной! Вон разве с Колюхой попробуешь… С одноруким…
Это было уже слишком. Ирочка побледнела от обиды и досады. Отпустив руку Колюхи, она подбежала к Васятке, вызывающе, с расстановкой сказала:
— Если ты герой — обгони меня.
Она ловко сбросила сарафанчик и, оставшись в одних трусиках, подбежала к берегу:
— Ну что же ты? Ах, устал! Ладно, я подожду. Васятку подзадоривали:
— Что, слабо?
— Девочки испугался.
— Пусть передохнет малость…
— И ничего не слабо, — загорячился Васятка. — Пожалуйста, прыгаем.
Ирочка второй приплыла к тому берегу, а на обратном пути легко обогнала Васятку и, ухватившись за ту же самую стеблину, поднялась на берег.
Но торжествовать она не стала. Схватив сарафанчик, убежала за куст одеться. Потом медленно пошла вверх по тропке — домой.
Назавтра соперничество переместилось в лес. Только здесь оно стало вдруг совсем иным. Девочки, пошептавшись, рассыпались незаметно среди кустов, и вскоре Ирочкины бантики смешались с обрамившими ее голову колокольчиками. Пышный голубой венок сделал девочку и впрямь похожей на увенчанную короной королеву. Такой, по крайней мере, она показалась Колюхе: он смотрел на Иру широко раскрытыми, полными удивления глазами.
И, будто испугавшись того, что в эту минуту переполняло его, он незаметно шагнул от галдевших девочек за стоявшую рядом сосну, оттуда к ореховому кусту и скоро растаял в зарослях. Но через минуту он вернулся и принес Ире насмерть перепуганного сероватого птенца овсянки.
— Ты из гнезда взял? — нахмурилась Ира.
— Нет, что ты. Он же, видишь, уже на вылете. Смотри…
Колюха легонько подбросил птенца над ладонью, и тот, судорожно заработав крылышками, полетел вдоль просеки, медленно снижаясь. К нему тотчас бросилась из кустов взрослая овсянка.
— Сейчас будет уводить, — прошептал Колюха.
— Пусть, — сказала Ира. — Не будем мешать ей. Мать все-таки. Лучше что-нибудь другое придумаем.
— Хочешь увидеть чудо строительной техники? — спросил Колюха.
— Что еще за чудо?
— А вот пойдем…
Они вышли на круглую, отороченную молодыми березками поляну и остановились у глубокого давнего следа, оставленного колесом телеги. След порос травой, местами совсем пропадал под ней. Колюха наклонился, пригласив взглядом Ирочку, осторожно раздвинул траву.
— Видишь?
— Ничего не вижу.
— Ну вот же, смотри. Это муравьиный мост.
Через колею действительно был проложен мост. Две, видно, вдавленные колесом, а потом полураспрямившиеся травинки послужили для муравьев остовом мостика через нежданно появившуюся преграду. Травинки были облеплены чем-то похожим на известняк и склеились вдоль. Получился удобный плоский «переезд», на котором вполне можно разминуться даже с грузом. Колюха давал пояснения:
— Конечно, муравьи могли бы и через колею ползать. Но времени им жалко. И потом — не очень удобно, если ползешь с добычей. А по мостику — раз — и тут. Гляди-ка.
Он показал на появившегося у края мостика большого синеватого муравья, который тащил впереди себя что-то большое и тяжелое. Приподнявшись на задних лапках, муравей легко взобрался на мостик и деловито, по-рабочему продолжал путь.
— Видишь? — Колюха ликовал. Он понял по лицу Ирочки, что его открытие понравилось ей.
Дети все глубже уходили в чащу. Лес был по-утреннему мягок и влажен. Солнце успело высушить росу лишь на просеках и полянах, а в зарослях, под молодой рябиной и бледнолистыми ветками «волчьего глаза» она еще держалась — здесь царила замшело-прелая сырость.
Уже были обследованы два дупла старого дуба над Чистым ручьем, несколько опустевших, но, кажется, еще хранивших птичье тепло гнезд, сорваны молодые, похожие на ананас, сосновые шишки, до которых опять же первыми добрались Серега и Васятка. А Колюха вдруг снова незаметно исчез. И все, увлекшись, забыли о нем. А вспомнили лишь в ту минуту, когда он сам внезапно появился на тропке впереди. Он шел медленно, слегка вытянув перед собой свою единственную руку.
